Как журналисту ухо откусили

«Темное царство» провинциальной мещанско-купеческой среды, столь ярко изображенное в произведениях Александра Островского, сегодня многие принимают за преувеличение, намеренное сгущение красок ради пущего драматического эффекта.

Однако старые пожелтевшие архивные дела свидетельствуют, что классик ничего не преувеличивал и не драматизировал. Наглядный тому пример -истинные происшествия в Коврове, происходившие в XVIII-XIX веках.

Розги для депутата

В качестве примера можно привести случай 1780 года, когда первый в истории ковровский мэр купец Яков Иванович Воронков, избранный на этот пост в 1778-м сразу после учреждения уездного города Коврова в составе Владимирской губернии, подал прошение на имя императрицы Екатерины II, в котором просил наказать… своего сына Осипа. Великовозрастный купеческий отпрыск, состоявший уже в должности ратмана – выборного члена (депутата) городового магистрата, подрался с собственной матерью, та пожаловалась (письменно!) мужу, а последний дал делу законный ход. Однако, не дожидаясь ответа на прошение, ковровский мэр решил собственноручно наказать непутевое детище, попросту – выпороть.

В самом начале процесса порки во двор к Воронковым случайно зашел ковровский уездный судья майор Фрол Кропотов. Он, по-видимому, начитался книжек Вольтера и Руссо, так как решил, что телесное наказание есть пережиток прошлого, с которым надо бороться. О том, как бравый майор повел эту борьбу, Яков Воронков писал так: «…азартным образом без всякой причины ударил меня в щеку и, схватя за шею, давил смертно, от чего я едва мог освободиться и того сына моего наказать оный Кропотов не дал, чем и причинил мне немалое бесчестие и увечье, а сыну моему в таковой предерзости послабление». Пока судья учил городского голову основам гуманизма, Осип Воронков сбежал от отца. В конце концов, скандал в неблагородном купеческом семействе закончился примирением «отцов и детей».

Бесчестие Аграфены

Если в данном случае судья дворянин Кропотов отстаивал принципы гуманизма, то куда чаще случалось, что сами «благородные» господа проявляли свою дворянскую спесь. Например, в 1786 г. в дом ковровских мещан Кондиных, где квартировал заседатель Ковровского нижнего земского суда капитан Василий Петрович Горюшкин – небогатый помещик Ковровского уезда с семейством, по какому-то делу заглянул тогдашний мещанский староста Лаврентий Иванович Захаров из коренного ковровского рода. Заседателя он дома не застал, зато капитанша Аграфена Ивановна к его приходу находилась при важном деле: она с увлечением била по щекам свою дворовую девку. Это было наказание барыни за совершенный «против приказу ее поступок».

Староста стал просить прекратить избиение, но, видя, что госпожа ему не внемлет, сам стал бранить ее «скверными словами». Но более всего капитаншу добили не сквернословия старосты, а его выражение «что ты храпишь в обе ноздри». В поданном в Ковровский городовой магистрат прошении Аграфена Горюшкина плакалась, что Захаров ее «обругал и обесчестил без всякой причины».

Разбирательство этого происшествия дошло до Владимирского губернского магистрата, где и благополучно завершилось миром. Видимо, помещицу и старосту пристыдили, тем и кончилось. О том же, как после такого скандала Горюшкина обращалась со своей крепостной девкой, ставшей невольной причиной столь шумной ссоры, – неизвестно. Но, скорее всего, именно она и осталась в этом случае, что называется, крайней.

Справедливости ради надо сказать, что сами ковровские помещики порой судились и даже дрались между собой никак не меньше купцов и мещан, которых они в большинстве своем кто открыто, а иные в глубине души презирали и считали людьми второго сорта, даже несмотря на их капиталы. Сословные предрассудки были слишком велики в XVIII и XIX столетиях, проявляясь, хотя и не столь явно, даже после отмены крепостного права.

Озверевший купчина

Сумрачным ноябрьским днем 1838 г. ковровский купец 3-й гильдии Иван Петрович Апарин вышел из своей лавки в торговых рядах на Базарной площади в самом дурном расположении духа. Покупателей заглядывало мало, погода стояла скверная. К тому же Иван Петрович уже с утра находился в расстроенных чувствах. Накануне неведомые грабители в ночную пору забрались в его амбар и умыкнули оттуда товару на сотни целковых. Сожаление об этой потере грызло душу купца Апарина и окрашивало мир в самые мрачные тона. Не то чтобы он разорился от такого убытка, но все равно кровного было жаль.

Перейдя через площадь, обворованный купец не удержался от соблазна заглянуть в
винную лавку. Казенная очищенная согрела тело. Но даже водка не смогла заглушить чувства потери. От выпитого купец постепенно зверел. Попадись ему сейчас те ночные воры, придушил бы их собственными руками, глотки бы татям перегрыз! Раздражали Апарина и соседи по кабаку: они горланили песни, над чем-то громко хохотали и, казалось, насмехались над неизбывным купеческим горем.

Постепенно тихое бешенство Ивана Петровича перешло в буйное. Он поднялся во весь свой немалый рост и шарахнул кулаком по дощатому столу с такой силой, что штофы и кружки с жалобным звоном посыпались на грязный заплеванный пол. Опешившие выпивохи воззрились на грозного купчину. Ближайший к Апарину сосед на свою беду попробовал его урезонить. В ответ тот навалился на обидчика и с рычанием впился зубами ему в ухо. Раздался вой. Кричал терзаемый купцом несчастный питуха. Его товарищи едва смогли всем миром оторвать потерявшего человеческий облик Ивана Петровича и свезти его домой.

Проспавшийся купец никак не мог вспомнить, что же с ним приключилось. Напомнил ему об этом присланный из городской полиции служитель. Оказалось, что укушенный Апариным любитель хмельного был Варсонофий Петрович Беляев, журналист Ковровского уездного казначейства. Прежде журналисты занимались не кропанием скандальных статеек для прессы, а скучным заполнением «журналов», как возвышенно именовали канцелярские гроссбухи. В данном случае, Беляев имел дело с бухгалтерскими книгами. Но, корпя над бумагами, он выслужил чин титулярного советника и звание личного дворянина. Находясь в приятном ожидании производства в следующий чин коллежского асессора, дававший права уже дворянина потомственного, Беляев и оказался в питейном заведении. Сразу же после происшествия чиновник притащился к городничему и заявил, что его, почти благородного господина, едва не загрыз, аки бешеный пес, пьяный купец Апарин.

Городничий был человеком умным и повел дело так, чтобы из прискорбного происшествия извлечь побольше выгод. В результате дело «Об укушении купцом Апариным титулярного советника Беляева» вскоре было прекращено по взаимному желанию сторон. Во сколько это обошлось для купеческого бюджета – точно неизвестно. Но надо полагать, что умасливание пострадавшего и задабривание городничего влетело Апарину в копеечку. По сравнению с этим потери от воришек, наверное, были мелочью.

***

Такой случай в тогдашнем Коврове не был единичным. К сожалению, подобные происшествия здесь случались достаточно часто. Встречались дела «об укушении носа», о битье подгулявшим купцом барабанщика местной воинской команды (последнего, спьяну, перепутали с барабаном) и тому подобное. Одно слово -темное царство.

Что же касается героев описанного выше происшествия, то купец Апарин вскоре разорился и перечислился в мещане. Титулярный советник Беляев коллежским асессором стать не успел. На полученные в качестве компенсации за укушенное ухо деньги он еще более стал предаваться употреблению крепких питий и всего через полтора года помер от горячки.

На фото: Купцы-самодуры -персонажи одной из драм Островского; Ковров в XVIII веке; в кабаке.